Космическое Раскрытие – 2: Новый разоблачитель – Джейсон Райс

Интервью Джея Вайднера с Джейсоном Райсом

Вторник, 25 сентября 2018 года

Д.В.: Сегодня у нас особый гость. Его зовут Джейсон Райс. Он утверждает, что работал в ТКП. Привет, Джейсон.

Д.Р.: Здравствуйте, Джей. Спасибо за приглашение на программу.

Д.В.: Да, здорово. Почему Вы лично выходите вперед?

Д.Р.: Сейчас я выхожу вперед потому, что есть тысячи других людей, прошедших через программу 20 и назад. Я имею в виду не только американцев. Мы рассуждаем глобально. Некоторые так и не вернулись, и их истории заслуживают того, чтобы быть рассказанными. Будь то солдаты, ученые или просто гражданские, они принесли жертву на алтарь человечества. Их истории нужно рассказать. А нам необходимо полное раскрытие. Людям следует знать кое о чем, что творило человечество. Пора исцеляться и расти на том, что известно.

[more]

Д.В.: Итак, давайте начнем с самого начала. У Вас была проблема с поведением. Вы постоянно убегали из дома.

Д.Р.: Да.

Меня неоднократно возвращали домой полиция или незнакомые люди. У меня даже был собственный личный жетон на цепочке – если потерялся, пожалуйста, позвоните. В последний раз меня приводил обратно один и тот же офицер полиции. Он сказал родителям, что если не будут обуздывать и контролировать меня дома, меня заберут в исправительное учреждение штата.

Д.В.: И это сводило родителей с ума. Они опасались, что придут люди из полиции и службы защиты детей и начнут расследование, что вполне понятно.

Д.Р.: Конечно, понятно, родители были в ужасе. В одном из местных университетов они нашли программу для детей с проблемным поведением и записали меня в нее.

Д.В.: Что там происходило?

Д.Р.: Нам давали команду. Знаете, говорили: “Эй, я хочу, чтобы ты не вставал с этого стула. Не вставай”. Конечно, по всей комнате были разбросаны игрушки, все виды интересных развлечений. Поэтому, конечно же, я вставал. Как только я вставал, меня брали и засовывали в шкаф, а затем ждали.

И, конечно, я ревел, орал, кричал, брыкался и метался. Как только я останавливался, меня извлекали из шкафа, сажали на тот же самый стул и давали шоколадку.

Д.В.: То есть, начинали с Вашей личности.

Д.Р.: Это верно.

Д.В.: Они пользовались конфетами и игрушками, чтобы в Вашей личности менять то, что хотели изменить, и контролировать.

Д.Р.: Оказалось, что та программа была одним из методов психологического анализа по вербовке в программу MILAB. Именно в ней во мне распознали интуитивного эмпата.

Д.В.: Когда Вы говорите “интуитивный эмпат”, что Вы имеете в виду?

Д.Р.: Интуитивный эмпат – это тот, кто чувствует или знает что-то, о чем ему не говорят, и чего он не испытывал раньше. Это способность улавливать эмоции. Не чтение мыслей, а способность интуитивно ощущать чувства других людей, почему они чувствуют именно это, или как все должно работать вместе. Обычно люди называет это паранормальным, но, на самом деле, это не одно и то же.

Д.В.: Со временем Вам пришлось пойти в школу.

Д.Р.: Ага. Верно.

Д.В.: Итак, Вы пошли в школу, в первый класс. Когда Вы пошли в школу, что с Вами происходило?

Д.Р.: Происходило следующее: кто-то приходил утром или ближе к середине дня. Они просили разрешения и забирали меня из школы. Меня забирали в подземное сооружение или в обычное здание и готовили к тому, через что мне потом пришлось пройти.

Д.В.: То есть, Вы хотите сказать, что между университетской программой и новой программой, полагаю, это была MILAB, был какой-то перерыв?

Д.Р.: Именно так.

Д.В.: Пожалуйста, объясните нашим зрителям и читателям, что такое MILAB.

Д.Р.: Программа MILAB – это программа военных похищений. Это одно из агентств, отвечающее за набор, тренировку, идеологическую обработку и подготовку детей для специальной программы в рамках ТКП и других засекреченных проектах. Думаю, что в то время меня просто забирали на специальную полевую практику.

Д.В.: Были ли там другие дети?

Д.Р.: Конечно, каждый раз 3-5 детей. Это я помню. Нас заставляли собирать очень простые мозаики. Подвох был в том, что нам не позволялось разговаривать. Чтобы собрать мозаику, мы должны были работать по двое, иногда по трое. Так оттачивались наши интуитивные способности к работе в команде. Сначала фрагменты были большими, потом становились все более и более мелкими, и по-прежнему запрещалось разговаривать. Мы должны были общаться не словесно, доверять друг другу и развивать свои интуитивные способности. В самом конце мозаика представляла собой 1000 фрагментов, все одного единственного цвета, которые нужно было сложить. Также применялась повязка на глаза. Мы должны были вместе работать так, чтобы использовать свои интуитивные способности и деятельность в команде.

Д.В.: Будет ли верно сказать, что, что в детях искали именно такие качества?

Д.Р.: Безусловно. Такие качества в людях искали потому, что из них получались лучшие солдаты и лучшие оперативники. Вы можете войти в помещение, сразу же уловить ситуацию (5-6 разных людей одновременно) и “прочитать” сценарий, “считать” окружающую среду.

Д.В.: Замечали ли Вы улучшения в детях и в себе? Видели ли Вы, что кто-то останавливается в развитии подобных качеств, а кто-то идет вперед?

Д.Р.: Да. Были люди, которые просто не двигались вперед, не демонстрировали никакого прогресса. Обычно такие дети не задерживались, не возвращались. Видите ли, дело в том, что во всю пользовались лекарствами, как для улучшения интуитивных способностей, так и для обеспечения забывания, чтобы дети не помнили, где были и что делали. А затем в нас имплантировали экранные воспоминания.

Д.В.: Зачем?

Д.Р.: Они не хотели, чтобы общественность знала, чем они занимаются. Я имею в виду, что именно поэтому детей забирали из школы. Если бы мир узнал, что детей забирают из школы и тренируют, что им впрыскивают либо экспериментальные, либо нерыночные препараты, люди бы разорвали их собственными руками.

Д.В.: Связан ли с этим какой-то вид травмы?

Д.Р.: Да.

Д.В.: Расскажите.

Д.Р.: Хорошо. Кое-какие виды подготовки включали выявление наших индивидуальных страхов, а затем затопление этими страхами. Например, скажем, кто-то боялся утонуть. Для этого пользовались виртуальной реальностью, расширенной реальностью. Помните, что это конец 1970-х годов, задолго до того, как такие понятия вообще вышли на рынок.

Понимаете, для ребенка это было как потрясающая игрушка. Чудесное приключение. За исключением следующего: то, чем они занимались, представляло собой подготовку с использованием травмы.

Итак, они оживляли все мои детские страхи, все, чего я боялся – мелочи или нечто большее – а затем помещали меня в виртуальную реальность так, чтобы я не мог видеть разницу между реальностью и виртуальной реальностью. Я проходил через это и обретал опыт, будь то смерть в огне, расстрел, битье дубинкой, утопление или любые другие ужасные способы умереть. Вас заполняли так, чтобы вы становились нечувствительными ко всему. И помните, это дети.

Д.В.: Когда Вы возвращались после подобных опытов, разве Ваши родители не замечали, что Вы травмированы?

Д.Р.: Ну, наши “наставники” широко прибегали к стиранию памяти и насаждению экранной памяти. Поэтому вместо того, чтобы гореть в огне 5-6 раз в день, сознательным умом я помнил, чтобы побывал в аквариуме. Но ночные кошмары оставались. Я испытывал ночные кошмары. Были периоды, когда я совершенно не мог есть, или пребывал в плохом настроении. Поэтому, конечно, родители считали подозрения необоснованными. Для них я был просто растущим ребенком.

Вечерами нас забирали из дома и на весь вечер отправляли в близлежащий торговый центр. Там нас готовили к небольшим сражениям, отрабатывалось быстрое реагирование и нечто вроде захвата флага. Нас вооружали небольшими револьверами.

Мы надевали специальный костюм. Если на него попадал инфракрасный луч, он замораживал конечность так, как будто это был выстрел по касательной. Если же выстрел попадал в смертельное место, тогда замерзал весь костюм. Так как это было условное убийство, приходилось перезагружать всю программу.

Нас ставили друг против друга. Так мы быстро обнаруживали, кто больше всех силен в тактике. Происходило вот что: каждый не был сам за себя. Возникали команды, которые воевали с одним человеком.

Д.В.: То есть, происходила как бы самоорганизация. Вы организовывались в симбиоз вместо того, чтобы выстраиваться в нисходящем порядке.

Д.Р.: Безусловно.

Д.В.: Это очень серьезная подготовка.

Д.Р.: Сильно травмирующая, очень травмирующая.

Д.В.: Как долго длился период такой тренировки?

Д.Р.: Приблизительно 8 лет, пока мне не исполнилось 13.

Д.В.: Хорошо. Итак, Вам 13 лет. Вы закончили тренировки. Они бы не закончились без причины. Такая подготовка стоит много денег. В Вас многое вложили. Что происходило в тот момент?

Д.Р.: Это был год, когда меня освободили от тренировок и перевели на действительную службу.

Д.В.: Что происходило? Говорили ли Вам, что Вас забирают в ТКП? Что они делали?

Д.Р.: Ну, в тот конкретный день я собирался встретиться с ними как обычно, через улицу от школы. Что касается оставшегося обучения в школе, как оказалось, я его просто пропустил. А пока я спустился вниз по улице и встретился с ними как во многие другие разы. Залез на заднее сидение автомобиля. Мне не сказали, что я собираюсь исчезнуть, что я поступаю на действительную службу.

Д.В.: Вам ничего не сказали?

Д.Р.: Меня просто забрали.

Д.В.: Это был сюрприз?

Д.Р.: Сюрприз. “Надеюсь, утром ты со всеми попрощался?” К сожалению, у меня нет всех воспоминаний о первой программе 20 и назад. Они еще не вернулись. Программа 20 и назад основывается на использовании продвинутой технологии. Вы служите 20 лет. В конце службы, с помощью медицины и квантовой возрастной регрессии вы возвращаетесь точно в тот момент времени, когда изначально приступили к службе. То есть, повторяю, вас возвращают в тот момент времени, когда вы приступили к службе. Но у вас за спиной 20 лет жизни и 20 лет службы, которые вы провели в какой-то из программ. Имеется ряд ТКП, которые пользуются подобной технологией.

Д.В.: Когда Вы вернулись, о Вас заботились?

Д.Р.: Когда я вернулся, часть оставленного выходного подарочного пакета включала программирование – определенную психологическую установку. Программирование так, чтобы мне захотелось пойти на военную службу. Буквально за одну ночь во мне пробудился интерес к армии. Вообще-то, я хотел поступить в колледж, получить образование. А стал ведомым индивидуумом.

Д.В.: Полагаю, Вы вернулись в школу?

Д.Р.: Я пошел в среднюю школу (9-12 классы), и все эти четыре года мой средний балл оставался 3,9 (максимум 4). В конце обучения мне предложили медицинскую стипендию, если я буду служить в ВВС, и инженерную стипендию, если я пойду в армию. Я выбрал учиться на инженера.

Д.В.: Вы закончила 4 года школы?

Д.Р.: Да.

Д.В.: И пошли в армию?

Д.Р.: Моя вторая военная программа 20 и назад началась прямо в начале моей военной карьеры в армии США. Воспоминаний о второй программе 20 и назад у меня сохранилось намного больше. Меня призвали в тот самый день, когда я завершил обучение в колледже, в декабре 1996 года. Через два месяца предписания изменились. Согласно первому предписанию, я должен был явиться в Fort Leonard Wood и приступить к обучению на базовых офицерских курсах. Буквально за день до того, как я должен был уехать, я получил новое предписание, направляющее меня в Центр военных исследований в Северной Каролине. Я понятия не имел, что это такое и почему. Никаких объяснений.

Д.В.: Итак, через два месяца после начала действительной службы Вас снова забрали.

Д.Р.: Снова.

Д.В.: Почему все люди выходят с воспоминаниями именно сейчас? Представляется, что для выхода на поверхность воспоминаниям требуется 15-20 лет? Как Вы думаете, почему?

Д.Р.: Ну, по той или иной причине воспоминания всегда остаются с ними. Что же касается меня, я вспомнил кое-что в возрасте 33-х лет, через 20 лет после первой программы 20 и назад. Тогда я подвергся хирургической операции в амбулаторных условиях. Придя в себя, я еще находился под сильным воздействием наркоза. Конечно, я ничего не помнил. Но медсестры говорили, что во время операции я рассказывал о пребывании в космосе, о работе в программе и о службе вне планеты. Конечно, я сказал им, что ничего не помню. Тогда я считал, что этот бред – побочное действие наркоза. А потом я осознал, что это был еще один знак.

Д.В.: Следует ли людям, прошедшим через такие программы, волноваться о том, что сейчас возвращается первая волна воспоминаний?

Д.Р.: Думаю, что людям, прошедшим через программы 20 и назад… Видите ли, часть технологии, которой пользуются для стирания памяти… Известно, что у 1-3% людей стирание памяти вообще не работает. Воспоминания возвращаются к ним намного быстрее, чем ко мне. Для меня стирание памяти сработало. Затронут любой, кто был частью ТКП, каждый из нас.

Д.В.: Ну, я хочу, чтобы Вы знали: я счастлив потому, что Вы решили выйти вперед и рассказать свою историю. По мере продолжения программы, в последующих эпизодах, мы собираемся осветить Вашу историю во всех деталях. Но позвольте спросить, не боитесь ли Вы, что кто-то помешает Вашим последующим рассказам?

Д.Р.: Конечно, меня заботит безопасность тех, кого я люблю и о ком забочусь. Но, пройдя через все, что я прошел, и, вспоминая, через что я прошел, меня больше волнует истина, чем собственная безопасность.